Эренбург. Стихи

Эренбург

Альбасете, тише! Альмаден, молчи!
Залегли, не дышат. Ночи горячи.
Нет у верности другого языка,
Кроме острого, как ненависть, штыка.
Орудийная тяжелая гроза.
Из железа веки, из стекла глаза.
Малага оглохла, и Мадрид ослеп.
На крови замешан этот едкий хлеб.
С кровью смешана солдатская вода.
Барабанной дробью говорят года.
1939

===
Эренбург
Сердце, это ли твой разгон?
Рыжий, выжженный Арагон.
Нет ни дерева, ни куста,
Только камень и духота.
Все отдать за один глоток!
Пуля - крохотный мотылек.
Надо выползти, добежать.
Как звала тебя в детстве мать?
Красный камень. Дым голубой.
Орудийный короткий бой.
Пулеметы. Потом тишина.
Здесь я встретил тебя, война.
Одурь полдня. Глубокий сон.
Край отчаянья, Арагон.
1939

===
Илья Эренбург
В кастильском нищенском селенье,
Где только камень и война,
Была та ночь до одуренья
Криклива и раскалена.
Артиллерийской подготовки
Гроза гремела вдалеке.
Глаза хватались за винтовки,
И пулемет стучал в виске.
А в церкви - экая морока! -
Показывали нам кино.
Среди святителей барокко
Дрожало яркое пятно.
Как камень, сумрачны и стойки,
Молчали смутные бойцы.
Вдруг я услышал - русской тройки
Звенели лихо бубенцы,
И, памятью меня измаяв,
Расталкивая всех святых,
На стенке бушевал Чапаев,
Связав живых и неживых.
Как много силы у потери!
Как в годы переходит день!
И мечется по рыжей сьерре
Чапаева большая тень.
Земля моя, земли ты шире,
Страна, ты вышла из страны,
Ты стала воздухом, и в мире
Им дышат мужества сыны.
Но для меня ты - с колыбели
Моя земля, родимый край,
И знаю я, как пахнут ели,
С которыми дружил Чапай.
1939

===
* * *
Эренбург
Батарею скрывали оливы.
День был серый. Позли облака.
Мы глядели в окно на разрывы,
Говорили, что нет табака.
Говорили орудья сердито,
И про горе был этот рассказ.
В доме прыгали чашки и сита,
Штукатурка валилась на нас.
Что здесь делают шкап и скамейки.
Эти кресла в чехлах и комод?
Даже клетка, а в ней канарейка,
И, проклятая, громко поет.
Не смолкают дурацкие трели,
Стоит пушкам притихнуть - поет.
Отряхнувшись, мы снова глядели:
Перелет, недолет, перелет.
Но не скрою - волненье пичуги
До меня на минуту дошло.
И тогда я припомнил в испуге
Бредовое мое ремесло:
Эта спазма , что схватит за горло,
Не отпустиит она до утра -
Сколько чувств доконала, затерла
Слов и звуков пустая игра!
Канарейке ответила ругань,
Полоумный буфет завизжал.
Показался мне голосом друга
Батареи запальчивый залп.
1938

===

БРУНЕТЕ
Эренбург
В полдень было - шли солдат ряды.
В ржавой фляжке ни глотка воды.
На припеке (а уйти нельзя)
Обгорали мертвые друзья.
Я запомнил несколько примет:
У победы крыльев нет как нет,
У нее тяжелая ступня,
Пот и кровь от грубого ремня,
И она идет, едва дыша,
У нее тяжелая душа,
Человека топчет, как хлеба,
У нее тяжелая судьба.
Но крылатой краше этот пот,
Чтоб под землю заползти, как крот,
Чтобы руки, чтобы ружья, чтобы тень
Обломать, как первую сирень,
Чтобы в яму, к чорту, под откос,
Только б целовать ее взасос!
1938

===
* * *
Эренбург
Бывала в доме, где лежал усопший,
Такая тишина, что выли псы,
Кричал ребенок, в мыле билась лошадь
И слышно было, как идут часы.
Там на кровати чересчур громоздкой
Торжественно покойник почивал,
А смерть родные ублажали воском
И слепотой завешенных зеркал.
Они, с любимым существом прощаясь,
Припоминали формы и цвета,
Но прошлое казалось им случайным,
А достоверной только пустота.
В пригожий день, среди кустов душистых
Когда бы человеку жить и жить,
Я увидал убитого связиста.
Он все еще сжимал стальную нить.
В глазах была привычная забота,
Как будто, мертвый, опоздать боясь,
Он торопливо спрашивал кого-то,
Налажена ли прерванная связь.
Не знали мы, откуда друг наш смелый,
Кто ждет его в далеком городке,
Но жизнь его дышала и гудела,
как провод в холодеющей руке.
Быть может, здесь, в самозабвеньи сердца,
В солдатской незагаданной судьбе
Таится то высокое бессмертье,
Которое мерещилось тебе?

1942

====
* * *
Эренбург
Что было городом - дремучий лес,
И человек, услышав крик зловещий,
Зарылся в ночь от ярости небес,
Как червь слепой, томится и трепещет.
Ему теперь и звезды невдомек,
Он даже веки опустил, как ставни.
Но вот какой-то беглый огонек -
Напоминание о жизни давней.
Кто тот прохожий и чему он рад?
В кого влюблен? Глазами чьими бредит?
Иль это пробирается солдат
К слепой и окровавленной победе?
Откинуть мишуру минувших лет
И снизойти до косности природы,
Но только пронести короткий свет
Сквозь черные томительные годы!

1939

===

* * *
Эренбург
Додумать не дай, оборви, молю, этот голос,
Чтоб память распалась, чтоб та тоска
раскололасть.
Чтоб люди шутили, чтоб больше шуток и шума,
Чтоб, вспомнив, вскочить, себя оборвать, не
додумать.
Чтоб жить без просыпу, как пьяный, залпом и
на пол.
Чтоб тикали ночью часы, чтоб кран этот капал,
Чтоб капля за каплей, чтоб цифры, рифмы, чтоб
что-то
Какая-то видимость точной, срочной работы,
Чтоб битться с врагом, чтоб штыком - под
бомбы, под пули,
Чтоб выстоять смерть, чтоб глаза в глаза
заглянули.
Не дай доглядеть, окажи, молю, эту милость -
Не видеть, не помнить, что с нами в жизни
случилось.

1938

===
ДЫХАНИЕ
Эренбург
Мальчика игрушечный кораблик
Уплывает в розовую ночь.
Если паруса его ослабли,
Может им дыхание помочь,
То, что домогается и клянчит,
На морозе обретает цвет,
Одолеть не может одуванчик
И в минуту облетает свет,
То, что крепче мрамора победы,
Хрупкое, не хочет уступать,
О котором бредит напоследок
Заркала нетронутая гладь

1939

===
ЭБРО
Эренбург
На ночь глядя выслали дозоры.
Горя повидали понтонеры.
До утра стучали пулеметы.
Над рекой летали самолеты.
С гор сползали каменные глыбы.
Засыпали, проплывая рыбы.
Умирая, подымались люди,
Не оставили они орудий,
И зенитки, заливаясь лаем,
Били потому, что было раем.
Другом никогда не станет недруг.
Будь ты, Ненависть, густой и щедрой,
Чтоб не дать врагам ни сна, ни хлеба,
Чтобы не было над ними неба,
Чтоб не ластились к ним дома звери,
Чтоб не знать, не говорить, не верить,
Чтобы мудрость нас не обманула,
Чтобы дулу отвечало дуло,
Чтоб прорваться с боем через реку
К утреннему розовому веку.

1938

===
* * *
Эренбург
Жилье средь гор, как всякое жилье:
Все те же пересуды, суп и скука,
А на веревке сушится белье,
И чешется весь день слепая сука.
Но подымись - и сразу мир другой,
От тысячи подробнотей очищен,
Дорога кажется большой рекой
И кораблем убогое жилище.
О, если б этот день перерости
И с высоты, средь тишины и снега,
Взглянуть на розовую пыль пути,
На синий дым последнего ночлега!

1939

====
ГОНЧАР В ХАЭНЕ
Эренбург
Где люди ужинали - мусор, щебень,
Кастрюли, битое стекло, постель,
Горшок с сиренью, а высоко в небе
Качается пустая колыбель.
Железо, кирпичи, квадраты, диски,
Разрозненные смутные куски.
Идешь - и под ногой кричат огрызки
Чужого счастья и чужой тоски.
Каким мы прежде обольщались вздором!
Что делала, что холила рука?
Так жизнь, ободранная живодером,
Вдвойне необычайна и дика.
Портрет семейный - думали про сходство.
Загадывали, чем обить диван.
Все оболочки грубое уродство
Навязчиво, как муха, как дурман.
А за углом уж суета дневная,
От мусора очищена тротуар.
И в глубине прохладного сарая
Над глиной трудится старик-гончар.
Я много жил, я ничего не понял,
И в изумлении гляжу один,
Как, повинуясь старческой ладони,
Из темноты рождается кувшин.

1938

====
* * *
Эренбург
Горят померанцы и горы горят.
Под ярким закатом забытый солдат.
Раскрыты глаза, и глаза широки,
Садятся на эти глаза мотыльки.
Натертые ноги в горячей пыли,
Они еще помнят, куда они шли.
В кармане письмо, он его не послал.
Остались патроны, не все расстрелял.
Он в гороле строил большие дома,
Один не достроил - настала зима.
Кого он голубил, кого он берег,
Когда петухи закричали н в срок,
Когда закричала ночная беда
И в темные горы ушли города?
Дымились оливы. Он шел под огонь.
Горела на солнце сухая ладонь.
Над Съера-Морена горела гроза.
Победа его целовала в глаза.
Раскрыты глаза, и глаза широки,
Садятся на эти глаза мотыльки.

1938

====
* * *
Эренбург
Города горят. У тех обид
Тонны тонн, чтоб истолочь гранит.
И летит, летит еще щепа,
Ружья, руки, розы, черепа.
От полей исходит трупный дух,
Псы не лают, не кричит петух,
Только говорит про мертвый кров
Рев больных недоенных коров.
Груди женщин выжала тоска.
Хлеб осыпался - и ни куска..
Умирала северная ель
И оливы розовых земель,
И родства не помнящий лишай
Научился говорить "прощай".
Будет день, и прорастет она -
Из костей, как всходят семена,
Всколосятся руки и штыки,
Зашагают мертвые полки,
Зашагают горя города,
Выплывут утопшие суда,
И на вахту станет без часов
Тень товарища и облаков.
Вспомнит старое крапивы злость,
Соком ярости нальется гроздь
Кровь проступит свозь земли тоску,
Кинется к разбитому древку,
И труба поведает, крича,
Сны загубленного трубача.

1940

====
ИСПАНИЯ
Эренбург
Парча румяных жадных богородиц.
Эскуриала грузные гроба.
Века по каменной пустыне бродит
Суровая испанская судьба.
На голове кувшин. Не догадаться,
Как ноша тяжела. Не скажет цеп
О горе и о гордости батрацкой,
Дитя не всхлипнет, и не выдаст хлеб.
Что ей гроза, артиллерийский пламень,
Стратегов хитроумные труды?
Узнает не впервые знойный каень
Осколки кувшина и плеск воды.
Ослы кричат. Поет труба пастушья.
В разгаре боя, в середине дня
Вдруг смутная улыбка равнодушья,
Присущая оливам и камням.

1938
====
ЯНВАРЬ 1939
Эренбург
В сырую ночь ветра точили скалы.
Испания, доспехи волоча,
На север шла. И до утра кричала
Труба помешанного трубача.
Бойцы из боя выводили пушки,
Крестьяне гнали одуревший скот,
А детвора несла свои игрушки,
И был у куклы перекошен рот.
Рожали в поле, пеленали мукой
И дальше шли, чтоб стоя умереть.
Костры еще горели - пред разлукой,
Трубы еще не замирала медь.
Что может быть печальней и чудесней -
Рука еще сжимала горсть земли.
В ту ночь от слов освобождалаись песни,
И шли деревни, будто корабли.

1939

===
ЛЕТО 1936
Эренбург
Сердце, это ли твой разгон?
Рыжий выжженный Арагон.
Нет ни дерева, ни куста,
Только камень и духота.
Все отдам за один глоток!
Пуля - крохотный мотылек.
Надо выползти, добежать.
(Как звала тебя в детстве мать?)
Крики ружей. Дым голубой.
Рукопашный короткий бой.
Пулемет. Потом тишина.
Здесь я встретил тебя, война.
Одурь полдня. Глубокий сон.
Край отчаянья, Арагон

1938
====
МАДРИД
Эренбург
Нет, не забыть тебя, Мадрид,
Твоей крови, твоих обид.
Холодный ветер кружит пыль.
Зачем у девочки костыль?
Зачем на свете фонари?
И кто дотянет до зари?
Зачем живет Карабанчель?
Зачем пустая колыбель?
И сколько будет эта мать
Не понимать и обнимать?
Выходит прямо в небо дверь,
И если хочешь, в небо верь,
А на земле клочок белья,
И кровью смочена земля.
И пушки говорят всю ночь,
Что не уйти и не помочь,
Что зря придумана заря,
Что не придут сюда моря,
Ни корабли, ни поезда,
Ни эта праздная звезда.
1938
====
МОНРУЖ
Эренбург
Был нищий пригород, и день был сер.
Весна нас выгнала в убогий сквер,
Где небо призрачно, а воздух густ.
Где чудом кажется сирени куст.
Где не расскажет про тупую боль
Вся в саже бредовая лакфиоль,
Где маленьких сажают на песок
И где тоска вгрызается в висок
Перекликались слава и беда,
Ломали и сдавали города
И умирал обманутый солдат
Средь суматохи городов и дат.
Я знаю, век, не изменить тебе,
Твоей суровой и большой судьбе,
Но на одну минуту мне позволь
Увидеть не тебя, а лакфиоль.
Увидеть не в бреду, а наяву
Больную, золотушную траву.
1939
===
* * *
Эренбург
Не торопись, внимательный биолог
Законы изучает естествва.
То был снаряда крохотный осколок,
И кажется, не дрогнула листва.
Что передать? Неконченную фразу?
Гримасу? Иль кисет для табака?
Он годы колесил. Застыла сразу,
Вся желтая, от курева, рука.
Прочтут когда-нибудь, что век был грозен
Прочтут (потом, вздохнув, перевернут),
Как прозябала, умирая, озимь,
Как больно было каждому зерну.
Забыть чужого века состраданье
И звуков равнодушную игру,
Но только чье-то смутное дыханье
Собой прикрыть, как спичку на ветру!
1938

===

* * *
"Разведка боем" - два коротких слова.
Роптали орудийные басы.
И командир поглядывал сурово
На крохотные дамские часы.
Сквозь заградительный огонь прорвались,
Кричали и кололи на лету,
А в полдень подчеркнул штабного палец
Захваченную утром высоту.
Штыком вскрывали пресные консервы.
Убитых хоронили, как во сне,
Молчали. Командир очнулся первый:
В холодной предрассветной тишине,
Когда дышали мертвые покоем,
Очистить высоту пришел приказ,
И, повторив слова "разведка боем",
Угрюмый командир не поднял глаз.
А час спустя заря позолотила
Чужой горы чернильные края.
Дай оглянуться - там мои могилы,
Разведка боем, молодость моя!
1938

===

===
* * *
Эренбург
По тихим плитам крепостного плаца
Разводят незнакомых часовых.
Я знал других... А сны давно не снятся,
И книжка - с адресами неживых.
Стоят не шелохнутся часовые.
Друзья редеют, и молчит беда.
Из слов остались самые простые:
Забота, воздух, дерево, вода.
Чужое горе липнет, как репенйик.
Торчит, старается найти язык.
А что сказать? Не осуждай, не смейся -
Я от себя и то уже отвык.
1939

===
РУССКИЙ В АНДАЛУЗИИ
Эренбург
Гроб несли по розовому щебню,
И труба унылая трубила.
Выбегали на шоссе деревни,
Подымали грабли или вилы.
Музыкой встревоженные птицы,
Те свою высвистывали зорю.
А бойцы, не смея торопиться,
Задыхались от жары и горя.
Прикурить он больше не попросит,
Не вздохнет о то, что обманула...
Опускали голову колосья,
И на привязи кричали мулы.
А потом оливы задрожали,
Заступ землю жесткую ударил.
Имени погибшего не знали,
Говорили коротко: "товарищ".
Под оливами могилу вырыв,
Положили на могиле камень.
На какой земле товарищ вырос?
Под какими жил он облаками?
И бойцвы сутулились тоскливо,
Отвернувшись, сглатывая слезы,
Может быть, ему милей оливы
Простодушная печаль березы?
В темноте все листья пахнут летом.
Все могилы сиротливы ночью.
Что придумаешь просторней света,
Человеческой судьбы короче?
1938